О КРИТИКЕ ВОЗЗРЕНИЙ БЕМ-БАВЕРКАКоль скоро мы заговорили о Бем-Баверке, то следовало бы прочитать работу Рудольфа Гильфердинга
«Бем-Баверк как критик Маркса».Работа Гильфердинга дает блестящую методологическую критику
субъективной школы политической экономии, вскрывая ее внутреннюю
бессодержательность и бесплодность. В этом отношении она,
несомненно, принадлежит к числу лучших работ, посвященных
методологии Марксовой политической экономии, и может быть
поставлена наряду с «Политической экономией рантье» Бухарина.
Во второй главе своей работы Гильфердинг подробно останавливается на
так называемом «великом противоречии» между I и III томами
«Капитала» и попутно дает превосходное изложение соответствующих
глав этого бессмертного труда.
Предлагаемый этюд был напечатан в I томе "Marx-Studien" (Вена, 1904
г.).
Однако для нас сейчас имеет значение раздел І «Ценность как экономическая категория», который мы начнем, однако, с предисловия Р. Гильфердинга.
-5-
Появление третьего тома «Капитала» прошло довольно бесследно
мимо буржуазной экономической науки. Из «веселой погони», которую
ожидал Зомбарт 1), ничего не вышло. Не возникло никакой новой
борьбы умов, и «сражение in majorem scientiae gloriam» не состоялось.
Ибо на теоретическом поприще буржуазная экономика в настоящий
момент не ведет больше задорных и отважных боев. Как оратор,
говорящий от имени буржуазии, она выступает только там, где
затрагиваются практические интересы последней; верно отражая в
хозяйственно-политических битвах наших дней конфликты интересов
правящих клик, она боязливо избегает рассмотрение общественных
отношений в их совокупности, справедливо чувствуя, что подобное
рассмотрение несовместимо с ее существованием, как буржуазной
экономической науки. И даже там, где она в своих «Основах» и
«Очерках» в силу необходимости должна говорить о связи
общественного целого, она не может подойти к этому целому иначе, как
путем кропотливого составления его из отдельных частей. Она перестала
быть принципиальной и систематической, и сделалась эклектической и
синкретической. И когда «теоретик социальной экономии» Дитцель,
сделав приятную мину в плохой игре, возводит эклектизм в принцип, то
это только последовательно с его стороны.
Исключение представляет только психологическая школа
политической экономии. Подобно классикам и марксистам, она
стремится понять экономические явления с единой точки зрения. Она
противостоит марксизму, как законченная теория,
1 „Zur Kri t ik des oekonomischen Systems von Karl Marx". Brauns Archiv, VII, с т р . 587.
-6-
и может поэтому подвергать его систематической критике, которая при
диаметральной противоположности исходных точек зрения стала
необходимостью. Уже в 1884 году Бем-Баверк в своей «Истории и
критике теорий прибыли с капитала» завязал полемику с первым томом
«Капитала», а на появление третьего тома он отозвался обстоятельной
антикритикой 1), основные мысли которой мы находим в недавно
вышедшем втором издании его «Истории» 2). Он думает, что ему удалось
доказать несостоятельность экономической теории марксизма, и
возвещает с уверенностью о «начале конца теории трудовой ценности»,
которое якобы наступило с выходом третьего тома.
Его принципиальная критика, которая нападает не на отдельные
произвольно выхваченные места, или выводы, но ставит под знак
вопроса и объявляет несостоятельными самые основы Марксовой
системы, дает возможность для плодотворной дискуссии, которая к тому
же, если принять во внимание, что обсуждению подвергается вся
система в целом,— должна быть более глубокой, чем та полемика,
которую обычно вызывают возражения эклектиков, покоящиеся на
недоразумениях и касающиеся частностей.
1 „Zum Abschluss des Marxschen Systems" Staatswissenschattlici ic Arbeiten. Berlin 1896.
2 Bohm‐Bawerk: „Geschichte und Kritik der Kapitalzinstheorien", 2-е издание . Insbruck, 1900.
-7-
I.
Ценность как экономическая категорияИсходный пункт Марксовой системы образует анализ товара. Против
него прежде всего и обращает Бем свою критику.
Маркс не дает, якобы, ни эмпирического, ни психологического
доказательства своего тезиса о том, что принцип ценности следует
искать в труде; он предпочитает проложить «третий, для данного
предмета, несомненно несколько странный, путь доказательства,— путь
чисто логического доказательства, диалектической дедукции из
сущности обмена»1).
Он берет у Аристотеля ту мысль, что обмен не может существовать без
равенства, а равенство немыслимо без соизмеримости. Исходя из этого,
он изображает обмен двух товаров в виде равенства, заключает, что в
обеих обмениваемых и, следовательно, приравниваемых вещах должно
заключаться нечто общее, имеющее одинаковую величину, и переходит
к поискам того общего, к чему должны быть сведены вещи,
приравненные друг к другу, как меновые ценности. Наиболее уязвимым
местом Марксовой теории являются, по мнению Бема, те логические и
методические операции, при помощи которых труд как бы отсеивается в
качестве этого «общего свойства». Они, думает Бем, содержат в себе
почти столько же основных научных ошибок, сколько отдельных
положений. Прежде всего Маркс просеивает через решето из всех
ценных для обмена (очевидно, годных для обмена. - Р. Г.) вещей, только
вещи, заключающие в себе свойство, которое он намерен в результате
выделить как «общее», оставляя в стороне все осталь-
1 См . „Geschichte" etc. с т р . 511 и с л . ,Zum Abschluss etc.", с т р . 151
-8-
ные. А именно, он с самого начала якобы ограничивает объем своего
исследования «товарами», которые он определяет, как продукта труда, в
противоположность дарам природы. Однако совершенно очевидно, что
если обмен действительно означает приравнивание, предполагающее
наличность «чего-то общего в равном размере», то это общее должно
быть налицо у всех способных к обмену благ: не только у продуктов
труда, но и у явных даров природы, как земля, дерево на корню, сила
воды и т. д. Исключать эти пригодные для обмена блага, значит
совершать методологический смертный грех, который тем менее может
быть оправдан, что некоторые из этих благ, как, например, земля,
принадлежат к важнейший объектам имущественных прав и оборота;
при этом ни в коем случае нельзя утверждать, что меновые ценности
(нужно было бы, конечно, сказать цены! Р. Г.) даров природы всегда
устанавливаются чисто случайно. Маркс, якобы, уклоняется также от
объяснения причин исключения этой категории благ. Наоборот, здесь,
как и во многих других случаях, он умеет с диалектической ловкостью,
напоминающей изворотливость угря, обходить щекотливые места. Он
будто бы избегает обратить внимание на то, что понятие «товара» уже,
чем понятие блага, пригодного для обмена; наоборот, он стремится
постоянно затушевать это различие. И он должен это делать, ибо если
бы Маркс в решающий момент не ограничил своего исследования
продуктами труда, а попытался бы найти общее также и у природных
благ, «пригодных для обмена», то, думает Бем, ясно как, день, что труд
не мог бы быть этим общим свойством. Сам Маркс и его читатели
должны были бы споткнуться о грубую методологическую ошибку, если
бы вышеуказанное ограничение было произведено о т к р ы т о. Только
удивительная диалектическая изворотливость, с помощью которой
Маркс легко и быстро скользит мимо щекотливого места, сделала
возможным этот кунштюк.
Только такими неправильными приемами, полагает Бем, Маркс и
достигает-де того, что труд вообще мог выступить как конкурент. Прочие
конкурирующие свойства устранены двумя дальнейшими
соображениями, из которых каждое содержит лишь несколько слов, но
зато заключает в себе грубейшую ло-
-9-
гическую ошибку. В первом из них Маркс исключает «геометрические,
физические, химические или какие-либо иные естественные свойства»,
ибо «их телесные свойства подлежат здесь рассмотрению вообще лишь
постольку, поскольку от них зависит полезность товаров, т.е.
потребительная ценность. Очевидно, с другой стороны, что меновое
отношение товаров характеризуется как раз своей независимостью от их
потребительной ценности», ибо «в пределах менового отношения
каждая данная потребительная ценность играет совершенно ту же роль,
как и всякая другая, если только она имеется в надлежащей
пропорции»1).
Маркс, по мнению Бема, совершает здесь грубую ошибку. Он
смешивает абстрагирование от какого-нибудь обстоятельства вообще с
абстрагированием от специальной модальности, под которой выступает
данное обстоятельство. Можно отвлечься от специальной модальности,
под которой выступает потребительная ценность товара, но отнюдь не
от потребительной ценности вообще. Это Маркс мог бы усмотреть уже
из того, что не существует меновой ценности, которая не была бы в то
же время потребительной ценностью,— обстоятельство, ему самому
хорошо известное.
Здесь мы позволим себе прервать изложение хода мыслей Бема
маленьким отступлением, которое осветит нам не только логику, но и
психологию главы психологической школы.
Когда я отвлекаюсь от специальной модальности, под которой
является потребительная, ценность, т.е. от потребительной ценности в
ее конкретной форме, то я для себя отвлекаюсь от потребительной
ценности вообще, ибо для меня она существует только в этой своей
конкретности, как потребительная ценность такого-то и такого-то рода.
Что эта вещь для других может представлять потребительную
ценность, т.е. вообще может быть полезной для кого-нибудь, ничего
не меняет в том обстоятельстве, что для меня она перестала быть
потребительной ценностью. И только в тот момент, когда она перестала
быть для меня потребительной ценностью, я обмениваю ее. Это имеет
буквальное значение в применении к развитому товарному
производству. Здесь каждый отдельный производитель произ-
1 С р . „К а п и т а л", т . I . П ер ев . п о д р ед . С т еп а н о в а и Б а з а р о в а, с т р. 4.
-10-
водит один товар, который для него самого может иметь
потребительную ценность разве в отдельном экземпляре, но никогда
в своей массе. То, что этот товар полезен для других, является
предпосылкой его пригодности к обмену, однако, будучи бесполезной
для меня, потребительная ценность моего товара не может с л у ж и т ь
мерилом, хотя бы даже моей индивидуальной оценки, не говоря уже о
том, чтобы быть объективным масштабом ценности. Мы не выйдем из
затруднения, сказав, что потребительная ценность топора состоит в
способности быть обмениваемым на другие товары. Ибо это означает,
что величина «потребительной ценности» определяется теперь
величиной меновой ценности, а не величина меновой ценности —
величиной потребительной.
До тех пор, пока блага производятся не с целью обмена,
следовательно, не как товары, пока обмен представляет собой явление
случайное, пока обмениваются только излишки, до тех пор блага
противостоят друг другу лишь как потребительные ценности.
«Их количественные меновые отношении первоначально совершенно
случайны. Обмениваются они лишь актом воли владельцев, желающих
взаимно отчудить их друг другу. Между тем, потребность в чужих
предметах потребления мало-помалу укрепляется. Постоянное
повторение обмена делает его регулярным общественным процессом.
Поэтому, с течением времени по крайней мере часть продуктов труда
начинает производиться специально для обмена. В этот момент с одной
стороны, закрепляется разделение между полезностью вещи для
непосредственного потребления и полезностью ее для обмена. Ее
потребительная ценность отделяется от ее меновой, ценности. С другой
стороны, то количественное отношение, в котором обмениваются вещи,
делается зависимым от самого их производства. Обычай фиксирует
такие количественные отношения, как величины ценностей»1).
Фактически Маркс абстрагирует только от определенной модальности,
в которой выступает потребительная ценность. Ибо потребительная
ценность остается «носителем ценности».
1 С р . „К а п и т а л",т . I, с т р . 57. П е р е в. п о д р е д . С т еп а н о в а и Б а з а р о в а .
-11-
Это само собой разумеется, ибо «ценность» есть лишь экономическая
формулировка (Formbestimmung) потребительной ценности.
Констатирование этого само собою разумеющегося обстоятельства
приобретает значение лишь в виду анархии современного способа
производства, которая при известных условиях (переполнение рынка!)
лишает товары их потребительной ценности, а тем самым и ценности
вообще.
Вернемся к Бему. Еще хуже, полагает он, обстоит дело со вторым
членом в цепи Марксовых умозаключений. Маркс утверждает, что
если мы отвлечемся от потребительной ценности товаров, то у них
останется только одно свойство: они являются продуктами труда.
Однако, спрашивает возмущенно Бем, разве у товаров не остается еще
массы других свойств? Разве не обще всем им свойство обладать той
или иной степенью редкости по отношению к потребности или быть
предметом спроса и предложения, предметом присвоения, продуктом
природы, или обусловливать, издержки производства, — свойство, о
котором Маркс так отчетливо вспоминает в третьем томе. Почему
принцип ценности не должен заключаться в одном из этих свойств? Ибо
ведь в пользу труда Маркс, по мнению Бема, не привел ни одного
положительного основания, но только отрицательные, доказывая, что
этим общим не может быть потребительная ценность, от которой он так
счастливо отделался при помощи абстрагирования. Но разве это
отрицательное основание не может в равной мере послужить на пользу
всем прочим общим свойствам, пропущенным (!) Марксом? Более того:
Маркс же сам замечает: «вместе с полезным характером продукта труда
исчезает и полезный характер представленных в нем работ, исчезают,
следовательно, различные конкретные формы этих работ; последние не
различаются более между собою, но сводятся все к одинаковому
человеческому труду, к абстрактному человеческому труду»1). Ведь этим
он говорит, что для менового отношения не только любой вид
потребительной ценности, но и любой вид труда «играет ту же роль, как
и всякий другой, если только он имеется в надлежащей пропорции». Те
же самые моменты, основываясь на ко-
1 С р . „К а п и т а л", т . I ., с т р . 4. П е р е в. п о д р е д . С т еп а н о в а и Б а з а р о в а .
-12-
торых Маркс только что исключил потребительную ценность, остаются,
думает Бем, в силе и по отношению к труду. Труд и потребительная
ценность, говорит Бем, имеют качественную и количественную сторону.
Так же, как различны потребительные ценности стола и пряжи, различны
труд столяра и труд прядильщика. И так же, как разные виды труда
можно сравнивать в количественном отношении, точно так же
различного рода потребительные ценности можно сравнивать по их
величине. Совершенно необъяснимо, почему тождественные условия
должны вести к исключению одного конкурента и к увенчанию другого.
Маркс, по мнению Бема, с тем же успехом мог бы применить обратный
прием и устранить труд путем такой же абстракции.
Так отражается логика и методология Маркса в голове Бема. По
мнению последнего, Маркс применяет совершенно произвольные
приемы. Хотя он и вводит весьма хитро в обмен только продукты труда,
на что он, по мнению Бема, не имеет никакого права, но ему все же так
и не удастся принести хотя бы малейшее доказательство того, что общее
свойство товаров, которое должно быть налицо при обмене, следует
искать в труде. Марксу, так полагает Бем, ничуть не больше, чем
представителям классической политической экономии, посчастливилось
в поисках хотя бы малейшего доказательства того положении, что труд
составляет принцип ценности.
Критический вопрос Бема, на который Маркс, якобы, дал столь
неправильный ответ, сводится к тому, насколько Маркс имел право
объявить труд единственно созидающим ценность, и наша антикритика
должна, прежде всего, показать, что анализ товара содержит в себе
искомый ответ.
Бем усматривает в Марксовом анализе противопоставление
полезности и свойства быть продуктом труда. Однако, здесь,— и в этом
мы согласны с Бемом, — нет никакой противоположности. Большинство
вещей, чтобы стать полезными, должны сначала подвергнуться
обработке. Наоборот,
для оценки полезности вещи безразлично, стоила
ли она труда и в каком количестве. То обстоятельство, что данное благо
является продуктом труда, еще не делает его товаром. Но только, как
т о в а р, благо определяется противоположностью потребительной
ценности и-13-
ценности. Но благо становится товаром, когда оно вступает в отношение
к другим благам,— в отношение, которое становится явным в обмене и с
к о л и ч е с т в е н н о й точки зрения выступает как меновая ценность
блага. Свойство функционировать в качестве меновой ценности и
составляет характер блага, как товара. Но один товар сам по себе не
может вступать в отношение к другому; это вещественное отношение
различных благ друг к другу может быть лишь выражением личного
отношения их владельцев. Но как товаровладельцы, они выступают в
качестве носителей определенных производственных отношений, в
качестве независимых друг от друга и равных производителей,
выполняющих частные работы, но частные работы особого рода,
имеющие в виду не личное потребление, а обмен, следовательно,
частые работы, которые предназначены не для индивидуального, а для
общественного удовлетворения потребностей. Таким образом, при
помощи обмена продуктов восстанавливается общественная связь в
коллективе, разложенном на атомы, благодаря частной собственности и
разделению труда.
Товар, таким образом, есть э к о н о м и ч е с к о е выражение, т.е.
выражение общественных отношений независимых друг от друга
производителей, поскольку связь между ними поддерживается обменом
благ. Противоположность определений товара, как потребительной
ценности и ценности, противоположность натуральной и ценностной
формы, выступает теперь перед нами, как противоположность самого
товара, поскольку он, с одной стороны, является естественной вещью, а,
с другой стороны,— о б щ е с т в е н н о й вещью. Здесь, таким образом,
мы действительно имеем дело с дихотомией, когда один член исключает
другой и наоборот. Однако, это лишь противоречие способов
рассмотрения. Товар есть единство потребительной ценности и
ценности, и лишь способ рассмотрения является двояким: как вещь,
относящаяся к миру природы, он является предметом естественных
наук, как общественная вещь, товар — объект общественной науки,
политической экономии. Предметом политической экономии является,
таким образом, общественная сторона товара, блага, поскольку
последнее является символом общественной связи, в
-14-
то время, как естественная сторона, потребительная ценность, лежит
вне поля зрения политической экономии 1).
Но товар может быть выражением общественных отношении лишь
постольку, поскольку он сам рассматривается как продукт общества, как
вещь, на которую общество наложило свою печать. Однако, для
общества, которое ничего не обменивает, товар есть не что иное как
продукт труда. И члены общества могут вступать друг с другом в
экономические отношения, лишь поскольку они работают один для
другого. Это материальное отношение в своей исторически
определенной форме выступает как обмен товаров. Продукт всего
общественного труда представляется как совокупная ценность, которая в
отдельном товаре получает количественное определение, проявляясь
как меновая ценность.
Если товар для общества является продуктом труда, то теперь труд,
благодаря этому, получает определенный характер — общественно-
необходимого труда. Товар не выступает более как продукт труда
различных субъектов; наоборот, эти последние являются простыми
«органами труда». Труд отдельных лиц превращается для
экономического рассмотрения в свою противоположность, в
общественный труд. Условия труда, создающего ценность, являются,
следовательно, общественными определениями труда или
определениями общественного труда.
Процесс абстракции, при помощи которого Маркс переходит от
понятия конкретного, частного труда к абстрактно-человеческому,
общественному труду, не только не идентичен, как полагает Бем, но
прямо противоположен тому, с помощью которого Маркс исключает
потребительную ценность.
Потребительная ценность есть индивидуальное отношение вещи к
человеку. Если я абстрагируюсь от его конкретности, — а я должен это
делать, если я отчуждаю вещь, и этим пока-
1 " Этим объясняетс я , почему немецкие компиляторы толкуют con amore о потребительной ц е н н о с т и, о б оз н а ча я е е им ен ем " б л а г о" . .. разъяснения понятия о благах следует искать в
" р у к о в о д с т в а х п о т о в а р о в е де н и ю " ( с р . "К р ит и к а не к от ор ы х п ол оже н и й п ол ит и ч ес к о й э ко н ом и и" С т р . 2, П ер . П . П . Румя н ц ев а . 1896). Тот , к о м у з на к о м ы н о в ей ш и е "о с н о в ы" н а ш и х п р о ф ес с о р о в п о ли т и ч е с ко й э к о н о м ии, с ум еет оц е н ит ь а кт у а л ь но с т ь э т о г о , на п и с а н н ог о в 1859 з ам е ча н ия post tot discr imina rerum.
-15-
зываю, что она перестала для меня быть потребительной ценность — то
я разрушаю этим данное индивидуальное отношение. Однако,
потребительная ценность только в своей индивидуальности может быть
масштабом моей личной оценки. Если же я, напротив того,
абстрагируюсь от того конкретного способа, которым я затратил свой
труд, то, во всяком случае, остается налицо факт, что труд вообще, в его
всеобщей человеческой форме, был затрачен; это — объективная
величина, мерой которой является ее продолжительность во времени.
Это и есть та объективная величина, которая интересует Маркса. Он
ищет ту общественную связь, которая соединяет внешне разъединенных
агентов производства. Общественное производство, а вместе с тем
соответствующая ему материальная основа общества, с качественной
стороны, определяется способом организации общественного труда; эта
организация, возникнув в силу причинной зависимости из
экономической потребности, вскоре фиксируется юридически в законе.
Это «внешнее регулирование» образует логическую предпосылку
экономики; оно дает те формы движения, в которых отдельные члены
общества, работающие или располагающие трудом других, вступают в
отношения друг к другу. В обществе, построенном на разделении труда
и индивидуальном владении, это отношение выступает в форме обмена
и выражается как меновая ценность. Общественная связь является
результатом частных отношении и притом результатом отношений не
отдельных лиц, но отдельных вещей. Это именно и мистифицирует всю
проблему. Но когда вещи вступают в отношение друг к другу, то труд
отдельного лица, их создавший, приобретает значение лишь постольку,
поскольку он заключает в себе расходование своей собственной
противоположности — общественно-необходимого труда.
Таким образом, результат качественно определенного общественного
процесса производства количественно выражается в общей массе
каченного общественного труда. Как определенная часть общественного
продукта труда — а только в этом качестве он и фигурирует в меновом
обороте — отдельный товар определяется количественно содержащейся
в нем долей совокупного рабочего времени.
-16-
Следовательно, товар, как ценность, определяется с общественной
точки зрения, он — общественная вещь. Только, как таковая, он
рассматривается в экономической науке. Но если задача
экономического анализа общественного строя состоит в том, чтобы
открыть внутренний закон движения этого общества, и если закон
ценности призван оказать нам эту услугу, то принцип ценности не может
заключаться не в чем ином, как в том моменте, к изменению которого в
коночном счете могут быть сведены все изменения общественного
строя.
Всякая теория ценности, которая исходит из потребительной ценности,
а, следовательно, из естественных свойств вещи,— все равно из ее ли
закопченной формы, как полезной вещи, или из ее функции,
заключающейся в удовлетворении потребностей, — исходит из
индивидуального отношения между вещью и человеком вместо того,
чтобы походить из общественных отношений людей друг к другу. Она
впадает, таким образом, в ошибку, которая заключается в желании
вывести объективное общественное мерило из этого субъективного,
индивидуального отношения, которое может служить исходным пунктом
лишь для субъективных оценок. Но так как это индивидуальное
отношение равным образом присуще всем состояниям общества и само
и себе не заключает принципа изменения, ибо развитие потребностей и
возможности их удовлетворения, в свою очередь сами обусловлены, то
эта теория должна отказаться от поисков общественных законов
движения и тенденции общественного развития. Ее точка зрения не
исторична и не социальна. Ее категории это — естественные и вечные
категории.
В противоположность этому Маркс, исходя из труда в его значении
элемента, конституирующего человеческое общество и своим развитием
определяющего в последней инстанции общественное развитие,
принимает в качестве принципа ценности тот фактор, качественная и
количественная стороны которого — организация и производительная
сила — причинно господствуют над общественной жизнью. Поэтому,
основное понятие п о л и т и ч е с к о й э к о н о м и и то же, что и о с-
н о в н о е п о н я т и е и с т о р и ч е с к о г о м а т е р и а л и з м а.
Оно должно быть одним и тем же, так как экономи-
-17-
ческая жизнь есть только часть исторической жизни, и, следовательно,
экономическая закономерность должна быть такой же, как и
историческая. Поскольку труд в его общественной форме становится
мерилом ценности, политическая экономия конституируется как
историческая и общественная наука. Вместе с тем, экономическое
исследование ограничивается определенной эпохой исторического
развития, когда благо становится товаром, т.е. когда труд и право
распоряжения им не возводятся сознательно в принцип, регулирующий
общественный обмен веществ и общественную власть, но когда этот
принцип пролагает себе путь бессознательно и автоматически, как
естественное свойство вещей, при чем своеобразная фора, которую
общественный обмен веществ принимает в обмене, приводит к тому,
что труд отдельных лиц лишь постольку приобретает значение,
поскольку он является общественным трудом. О б щ е с т в о т е м с а-
м ы м р а с п р е д е л и л о н е о б х о д и м о е д л я н е го к о л и-
ч е с т в о р а б о т ы м е ж д у с в о и м и ч л е н а м и и с к а з а л о
к а ж д о м у, с к о л ь к о т р у д а о н д о л ж е н з а т р а т и т ь.
Но отдельные лица об этом забыли, и лишь впоследствии, в самом
общественном процессе, они узнают, какова была их доля.
Итак, закон ценности потому обладает реальностью, и труд потому
является принципом ценности, что он есть та общественная связь,
которая соединяет разложенное на атомы общество, а не потому, что он
является важнейшим техническим фактом. Взяв исходным пунктом
общественно-необходимый труд, Маркс создает возможность понять
внутренний механизм общества, базирующегося на частной
собственности и разделении труда. Для него индивидуальное отношение
между человеком и благом служит предпосылкой; в обмене выявляется
не различие индивидуальных оценок, а равенство исторически
определенных производственных отношений; только при наличности
этих производственных отношений хозяйственное благо превращается в
товар, как в символ, как в вещественное выражение личных отношений,
как в носителя общественного труда; и только в качестве символа,
выражающего производную тех же п р о и з в о д с т в е н н ы х о т н о-
ш е н и й, может принимать характер товара и продукт, не являющийся
результатом труда.
-18-
Мы, таким образом, подошли к возражению Бема: каким образом
продукты природы могут иметь «меновую ценность». Естественные
условия, в которых совершается труд, даны обществу, как нечто
неизменное; из них, следовательно, нельзя вывести изменения
общественных отношений. Изменяется только способ, которым труд
достигает господства над этими естественными условиями. Степень, в
которой это ему удается, определяет степень производительности труда.
Изменение производительности касается лишь Конкретного труда,
создающего потребительные ценности; однако, в то время, как масса,
продуктов, в которой находит себе воплощение труд, создающий
ценность, возрастает или уменьшается, в каждом отдельном экземпляре
овеществляется большее или меньшее количество труда, чем раньше. И
поскольку какая-нибудь сила природы находится в распоряжении одного
лица и дает ему возможность работать с производительностью большей,
чем средняя общественная производительность труда, постольку он в
состоянии реализовать некоторую дополнительную прибавочную
ценность. Эта сверхценность, будучи капитализирована, представляет
собой цену силы природы и того участка земли, с которым она связана.
Земля не есть товар; она получает, однако, характер товара в
длительном историческом процессе как условие производства
товаров. Выражение ценность или цена земли есть лишь
иррациональная форма, скрывающая за собой действительные
производственные, а, следовательно, ценностные отношения. Земельная
собственность не создает той части ценности, которая превращается в
сверхприбыль, но она позволяет землевладельцу переложить эту
сверхприбыль из кармана, фабриканта в свой собственный карман.
Приписывая дарам природы собственную ценность, Бем впадает в
физиократическую иллюзию, будто рента проистекает из природы, а не
из общества.
Так Бем смешивает повсюду естественные условия с общественными.
Это проявляется особенно ясно в его перечне тех общих свойств,
которые еще имеются у товаров. Тут перед нами пестрая смесь: факт
присвоения есть юридическое выражение исторических отношений,
которые мы должны предполагать для того, чтобы вообще был
возможен обмен благ; это — «доэкоко-
-19-
мический» факт; каким образом он может стать количественным
мерилом, совершенно непонятно. Выть продуктом природы, это —
естественное свойство товаров, которое опять-таки никоим образом
не делает их сравнимыми в количественном отношении. Что они, далее,
являются объектом потребности и по отношению к ней могут быть более
или менее редкими — образует их потребительную ценность; ибо
относительная редкость делает их субъективно предметом оценки и,
следовательно, потребительной ценностью, в то время как объективно, с
общественной точки зрения, их редкость есть функция затраты труда и в
ее величине находит себе объективное мерило.
* * *
Как в предыдущем Бем не различает естественных и общественных
определений товара, так в дальнейшем он смешивает точку зрения на
труд, поскольку последний создает потребительные ценности, с точкой
зрения на труд, поскольку он создает ценность, и находит затем новое
противоречие закона ценности с опытом, о котором Маркс, однако, с
диалектической ловкостью говорит как о незначительном варианте
своего тезиса, тогда как оно является-де прямым опровержением этого
последнего.
Маркс говорит, что сложный труд равен определенному количеству
простого труда. Далее он учил, что вещи, приравниваемые друг другу в
обмене, должны иметь «нечто общее в равном количестве, и что этим
общим является труд, измеряемый временем. Однако факты отнюдь не
согласуются с этим требованием. Ибо сложный труд, например, в
произведении скульптора вовсе не содержит в себе простого труда, не
говоря уже об определенном количестве простого труда, которое можно
было бы приравнять, например, к пятидневному труду рабочего в
каменоломне. Трезвая истина (действительно, весьма трезвая!) говорит,
что оба продукта воплощают различные виды труда в различном
количестве: это—полная противоположность тому положению, на
котором настаивает Маркс, будто они воплощают одинаковые
количества труда одного и того же рода».
-20-
Мы должны здесь мимоходом заметить, что «одинаковые
количества», т.е. количественное равенство здесь не играет роли. Дело
идет только о сравнимости различных видов труда, следовательно, о
возможности их. сведения к одной и той же единице, следовательно, об
их качественном равенстве.
Правда, продолжает Бем, Маркс говорит: «опыт показывает, что такое
сведение сложного труда к простому совершается постоянно. Товар
может быть продуктом самого сложного труда, но его ценность делает
его равным продукту простого труда и, следовательно, сама
представляет лишь определенное количество простого труда. Различные
пропорции, в которых различные виды труда сводятся к простому труду,
как к единице их измерения, устанавливаются общественным процессом
за спиной производителей и потому кажутся последним установленными
обычаем» 1).
Однако, по Бему, эта апелляции к опыту и к ценности означает только
порочный круг в объяснении. Ибо предметом опыта являются отношения
обмена; почему, например, труд скульптора ценится в пять раз выше
простого труда? Маркс говорит, что труд скульптора представляет
пятикратную ценность: этому нас учит опыт, который показывает, что это
сведение совершается в общественном процессе. Однако, как раз этот
общественный процесс, пишет Бем, и должен быть объяснен. Если бы
фактически меновым отношением было 1:3, а не 1:5, то Маркс-де
рекомендовал бы нам принять этот масштаб редукции, как
установленный опытом. Мы, резюмирует Бем, таким образом, не
узнаем ровно ничего о действительной причине — почему продукты
различных видов труда обмениваются в том или ином отношении. В
этом решающем пункте закон ценности нам изменяет.
Это и есть то знаменитое возражение, которое не один только Бем
выдвигает с такой настойчивостью. Всякий «мыслящий» читатель,
существование коего Маркс со своим известным «социальным
оптимизмом» предполагает в предисловии (
нам кажется, что это единственное необоснованное предположение, когда-либо сделанное
Марксом), чувствует в этом пункте про-
1 С р . "К а п и т а л", т . I, с т р . 11 —12. П е р . п о д р ед . С т еп а н о в а и Б а з а р о в а
-21-
бел, и на этот пробел делались указания даже из «более или менее
марксистского» лагеря — Бернштейном, К. Шмидтом и Каутским.
Присмотримся поближе к вопросу. Прежде всего сам Бем говорит, что
различие состоит только в том, что в одном случае мы имеем дело со
сложным, а в другом случае — с простым трудом. Таким образом ясно,
что различие в величине ценности должно быть сведено к различию
труда. Тот же самый продукт природы может в одном случае быть
предметом простого труда, а в другом случае — сложного и, смотря по
этому, получить большую или меньшую ценность. Следовательно, л о г и
ч е с к о г о противоречия с законом ценности здесь вовсе не имеется.
Речь может идти только о том, необходимо ли отыскание масштаба для
сведения сложного труда к простому, и не являются ли возникающие
при этом затруднения совершенно непреодолимыми, так что,
предположив, что нам необходимо знать этот масштаб, мы должны были
бы, в случае неудачи, считать самое понятие ценности непригодным для
объяснения экономических процессов.
Вспомним здесь еще раз ход мысли Маркса. В том месте, которое
цитировалось выше, он говорит: «его ценность (т.е. ценность товара,
созданного сложным трудом) делает его равным продукту простого
труда». Чтобы понять этот процесс мы в анализе ценности должны
принимать всю находящуюся в данный момент в распоряжении
общества сумму труда, как сумму, состоящую из однородных частей,
определяемых лишь с количественной: стороны, а отдельные затраты
труда, поскольку они создают ценность,— как пропорциональные доли
этой общей суммы. Но я могу рассматривать совокупный труд, как нечто
качественно однородное, лишь в том случае, если я могу свести его к
некоторой общей единице измерения. Этой единицей является «простой
средний труд», который заключается «в расходовании простой, средней
рабочей силы, которой располагает телесный организм каждого
обыкновенного человека, не обладающего никакой специальной
подготовкой» 1). Сложный труд составляет кратное этой единицы,
простого среднего труда. Но какое кратное? Это, говорит Маркс,
устанавливается
1 С р . "К а п и т а л", т . I, с т р . 11. П е р е в . п о д р е д. С т е п а н ов а и Б а з а р ов а.
‐22‐
общественным процессом за спиной производителей. Но Бем
отказывается признать какое‐либо значение за этой ссылкой на опыт.
Теория ценности, по его мнению, совершенно отказывается здесь
служить нам. Ибо «ни одно из присущих квалифицированному труду
свойств не определяет a priori и не дает возможности определить, какой
пропорцией следует пользоваться, чтобы свести его, с точки зрения
образования ценности к простому труду, а все решает фактический
результат, фактические отношения обмена»1). Бем требует,
следовательно, масштаба редукции, чтобы иметь возможность наперед
устанавливать абсолютную величину цен; ибо объяснение феномена цен
составляет, как говорит в другом месте Бем, задачу экономической
науки.
Но разве отсутствие масштаба редукции действительно означает
непригодность закона ценности? В характерной противоположности к
Бему Маркс видит в теории ценности не средство к теоретическому
установлению цен, но сродство открыть законы движения
капиталистического общества.
А б с о л ю т н а я величина цен есть исходный пункт этого движения,
данный в опыте; по для самого движения абсолютная величина, цен
играет второстепенную роли; дело идет только о том, чтобы установить
закон ее изменения. Составляет ли какой-либо определенный
квалифицированный труд, например, труд скульптора, четырех- или
шестикратное простого труда, например, труда портного, это
совершенно безразлично. Но важно то обстоятельство, что удвоенная
или утроенная производительность в сфере сложного труда, понизит
ценность его продукта, по сравнению с продуктом неизменившегося
простого труда в два или в три раза.
Абсолютная величина цен дана, нам в опыте; но что нас интересует так
это з а к о н о м е р н о с т ь и з м е н е н и я этих цен. Это изменение,
как и всякое изменение, объясняется действием силы; а так как здесь
идет речь об изменениях в общественных явлениях, то это — следствие
некоторой общественной потенции, изменяющейся по своей величине,
а именно — производительной силы общества.
1 "Zum Abschluss des Marxschen Systems," с т р . 167.
-23-
Закон ценности, констатируя, что это развитие производительной силы
в последней инстанции определяет изменения цен, дает возможность
постичь законы этих изменений; а так как все экономические явления
обнаруживаются в изменениях цен, то этим дается возможность
познания экономических явлений вообще. Рикардо, сознавая
неполноту своего анализа закона ценности, говорит поэтому прямо, что
исследование, на которое он хочет обратить внимание читателя,
касается влияний, изменений относительной ценности товаров, но не их
абсолютной ценности.
Отсутствие масштаба редукции, следовательно, никоим образом не
уменьшает значения закона ценности, как средства к познанию
внутренней закономерности хозяйственного механизма. Однако этот
недостаток имел бы значение в другом отношении. Если абсолютная
величина цены практически и устанавливается лишь общественным
процессом, то в понятии ценности должны все яге заключаться все те
элементы, которые дают возможность т е о р е т и ч е с к о г о уяснения
того процесса, который совершается в обществе при редукции. В
противном случае, этот процесс, который имеет решающее влияние на
высоту ценности, правда, не утратил бы своей реальности и не стоял бы
в противоречии с законом ценности, но закон ценности объяснял бы в
таком случае лишь одну важнейшую сторону экономических
феноменов — их изменения, но оставлял бы необъясненной другую
сторону, — исходную точку этих изменений.
И все-таки, когда Бем спрашивает о качествах, присущих
квалифицированному труду и составляющих его способность создавать
ценность, то ошибка заключается уже в самой постановке вопроса. Ибо
свойство создавать ценность не присуще никакому труду, как таковому
(an sich). Но труд образует ценность только при известном способе
организации общественного процесса производства. Поэтому, из
рассмотрения отдельного труда, в его конкретности, мы вообще не
придем к понятию труда, образующего ценность. Следовательно, и
сложный труд, в качестве труда, создающего ценность, должен
рассматриваться не сам по себе, но как часть общественного труда.
-24-
И вот спрашивается: что же представляет из себя сложный труд, с
точки зрения общества? Только таким образом мы можем надеяться
найти опорные пункты для уяснения тех принципов, по которым
совершается эта общественная редукция. Эти принципы, очевидно, не
могут быть иными, кроме тех, которые содержатся в законе ценности.
Но здесь мы наталкиваемся на затруднение. Закон ценности имеет силу
для товаров, труд же не есть товар, хотя он и выступает в качестве
такового в категории заработной платы. Только рабочая сила есть товар
и обладает ценностью; труд создает ценность, но сам он не есть
ценность. Вычислить ценность рабочей силы, выполняющей сложную
работу, нетрудно; как и для всякого товара она определяется
количеством труда, необходимым для ее производства и
воспроизводства, т.е. издержек на содержание и обучение.
Однако здесь речь идет не о ценности квалифицированной рабочей
силы; нас занимает вопрос, каким образом и в какой пропорции
квалифицированный труд создает большую ценность, чем простой.
Мы не можем выводить большую ценность продукта
квалифицированного труда, из более высокой заработной платы
квалифицированного работника. Это означало бы выводить ценность
продукта из «ценности труда». Правда, Бернштейн 1) предлагает такое
решение и думает, что он при этом может опереться на цитату из
Маркса. Однако если прочесть это место в том контексте, из которого
его вырвал Бернштейн; то мы найдем в нем противоположность того,
что хотел из него вывести Бернштейн. Маркс говорит: «Уже раньше было
отмечено, что с точки зрения процесса увеличения ценности,
совершенно безразлично, будет ли присвоенный капиталистом труд
простой средний общественный труд или более сложный труд, труд
более высокого удельного веса. Труд, который имеет значение более
высокого, более сложного труда, по сравнению со средним
общественным трудом, есть проявление такой рабочей силы,
образование которой требует более высоких издержек, производство
которой стоит больше рабочего времени, и кото-
1 Ed. Bernstein: „Zur Theorie des Arbeitswertcs". „Neue Zeit", XVII I . Jahrgang. I, с т р . 359.
-25-
рая имеет поэтому более высокую ценность, чем простая рабочая сила.
Если ценность этой рабочей силы выше, то и проявляется она зато (aber
aueh) в более высоком труде и овеществляется поэтому за равные
промежутки времени в сравнительно более высоких ценностях. Но
какова бы ни была разница в степени между трудом прядильщика и
трудом ювелира, та доля труда, которой ювелирный рабочий лишь
возмещает ценность своей собственной рабочей силы, качественно
ничем не отличается от той добавочной доли труда, которой он создает
прибавочную ценность. И в этом случае, прибавочная ценность
получается лишь вследствие количественного излишки труда,
вследствие большей продолжительности все того же процесса труда: в
одном случае — процесса производства пряжи, в другом случае —
процесса ювелирного производства» 1). Итак, вопрос, которым задается
Маркс, сводится к тому, каким образом труд, высший по качеству, может
создавать прибавочную ценность, несмотря на высокую заработную
плату, следовательно, независимо от величины необходимого труда.
Ход мыслей этого цитируемого Бернштейном места полностью гласил
бы следующее: если ценность этой рабочей силы выше, то она, тем не
менее, может производить прибавочную ценность, потому что она,
проявляется в более высоком труде, и т. д.
Маркс выпускает связующее предложение и присоединяет следующее
предложение при помощи союза «зато» (aber auch), в то время как, если
бы Бернштейн был прав, на место «зато» должно было бы стоять
«поэтому» (daher). Заключение от высоты заработной платы к ценности
продукта труда противоречит самым грубым образом теории Маркса.
При данной ценности рабочей силы, я мог бы лишь в том случае
вычислить ценность, вновь создаваемую этой рабочей силой, если бы
мне была известна норма эксплуатации. Однако если последняя и будет
мне известна по отношению к простому труду, то я не вправе принимать
ту же степень эксплуатации также и для сложного труда. Она могла бы
быть, скажем, значительно более низкой. Следовательно, заработная
плата квалифициро-
1 С р . „К а п и т а л", т . I, 174—175. П е р е в . п о д р е д. С т е п а н ов а и Б а з а р ов а.
-26-
ванного работника не дает ни прямых, ни косвенных указаний
относительно ценности, вновь создаваемой этой рабочей силой.
Физиономия, которую теория Маркса сделала бы по поводу
интерпретации Бернштейна, — последний полагает, что эта теория в его
понимании примет совершенно иную физиономию, — вряд ли могла бы
скрыть черточку иронии. Мы должны, следовательно, попытаться найти
решение проблемы иным путем.
Простой средний труд есть расходование простой рабочей силы,
квалифицированный же или сложный труд есть расходование
квалифицированной рабочей силы. Однако чтобы создать эту сложную
рабочую силу, потребовался ряд простых трудовых процессов.
Последние накоплены, в личности квалифицированного работника; и
только когда он начинает работать, трудовые усилия, затраченные на
его обучение, реализуются для общества. Труд обучающих не только
переносит ценность (которая выступает в повышенной заработной
плате), но и свою собственную, созидающую ценность, силу. Труд,
затраченный на обучение, существует для общества в скрытой форме
и проявляется лишь тогда, когда сложная рабочая сила начинает
применяться. Ее расходование означает поэтому одновременное
расходование тех простых форм труда, которые заключаются в ней в
конденсированном виде.
Простая рабочая сила, будучи применена к производству
квалифицированной рабочей силы, создает, с одной стороны, ценность
этой рабочей силы, которая находит свое выражение в заработной плате
квалифицированного рабочего; с другой стороны, конкретным способом
своего применения; она создает новую потребительную ценность,
которая заключается в том, что теперь имеется налицо рабочая сила,
создающая ценности со всеми теми возможностями, которые были
заложены в простом труде, затраченном на образование этой силы.
Следовательно, поскольку простой труд, затрачивается для
производства сложного труда, он, с одной стороны, создает новую
ценность, а с другой, переносит на свой продукт свою потребительную
ценность — способность быть источником новых ценностей. Простой
труд, поскольку он затрачивается на про-
-27-
изводство сложной рабочей силы, остается, с общественной точки
зрения, в скрытом состоянии. Его действие для общества начинается
только в тот момент, когда квалифицированная рабочая сила, им
созданная, начинает применяться на деле. В акте расходования этой
последней мы совершаем затрату суммы простых трудовых усилий и,
следовательно, создаем сумму ценностей и прибавочных ценностей,
соответствующую той сумме ценностей, которую создали бы простые
трудовые акты, необходимые для образования квалифицированной
рабочей силы и ее функции квалифицированного труда. Сложный труд
является, таким образом с общественной точки зрения, т.е.
экономически, произведением простых трудовых актов, сколь бы
различными ни казались простой и квалифицированный труд, с других
точек зрения — физиологической, технической или эстетической.
В продукте сложного труда общество оплачивает эквивалент той
ценности, которую создали бы простые трудовые процессы, если бы они
были непосредственно потреблены обществом.
Чем больше простых трудовых процессов содержит в себе сложный
труд, тем выше та ценность, которую он создает, ибо, на самом деле,
для создания данного продукта здесь одновременно расходуется
множество простых трудовых усилий; сложный труд является
действительно умноженным простым трудом. Поясним сказанное
наглядным примером. Некто имеет в своем распоряжении десять
аккумуляторов, которые приводят в движение десять различных машин.
Для производства какого-либо нового продукта ему нужна другая
машина, которая требует гораздо более сильного двигателя. Он в этом
случае использует десять аккумуляторов, чтобы зарядить ими одни,
который был бы в состоянии привести в движение новую машину. Силы
отдельных аккумуляторов являются теперь, в новом аккумуляторе,
одной единственной силой, которая представляет собой десятикратное
простой средней силы.
В сложном труде могут содержаться не только простые, но и сложные
трудовые процессы другого рода, которые, в свою очередь, должны
быть редуцированы. Чем больше других сложных трудовых
процессов заключено уже в квалифици-
-28-
рованном труде, тем короче будет процесс образования
квалифицированного труда.
Таким образом, Марксова теория ценности дает нам средство познать
те принципы, по которым совершается общественный процесс редукции
сложного труда к простому. Она, таким образом, делает величину
ценности теоретически измеряемой величиной. Но когда Бем требует от
Маркса, чтобы он дал эмпирическое доказательство своей теорий, и
полагает, что это доказательство заключалось бы в установлении
отношении между меновыми ценностями или ценами и рабочим
временем, то он смешивает теоретическую и практическую
измеримость. То, что я могу установить на основании опыта, это —
конкретная затрата труда, потребили для производства определённого
блага. Насколько этот конкретный труд означает общественно-
необходимый труд, в какой мере он, следовательно, может быть принят
в расчет, как создающий ценность, я мог бы установить, лишь зная
данный средний уровень производительности и интенсивности,
которого достигла производительная сила, и то количество данного
блага, которое потребно для общества. Это значит, однако, требовать от
отдельной личности того, что выполняется обществом. Ибо общество
является тем искусным счетоводом, который один может вычислить
высоту цен; метод, которым он при этом пользуется, есть
конкуренция. Рассматривая в свободном соревновании на рынке
конкретные трудовые затраты отдельных производителей, как одно
целое, и возмещая их лишь постольку, поскольку их расходование было
общественно необходимо, общество лишь здесь выясняет, в какой мере
эти конкретные трудовые затраты фактически участвовали в процессе
создания ценности, и сообразно с этим устанавливает цены. Именно
иллюзия, будто теоретический масштаб может явиться
непосредственным практическим мерилом, привела к утопии рабочих
денег и конституированной ценности. Это — тот взгляд, который в
теории ценности видит не средство «открыть закон движения
современного общества», а средство составить возможно более
устойчивый и справедливый прейскурант.
Именно поиски подобного прейскуранта привели недавно г. Буха к
теории, которая для определения цен не нуждается
-29-
в иных предпосылках, кроме цены. Однако, и психологическая теория
«ценности» не идет дальше этого.
Она обозначает различные степени удовлетворении потребностей
определенными, но произвольно выбранными числами и рассматривает
эти числа как цены, которые покупатели согласны дать за средства
удовлетворения потребностей. Сущность приема затушевана тем, что
предполагается не одна цена, но целый ряд произвольных цен.
Эмпирическое доказательство правильности теории ценности лежит,
однако, совсем не там, где его ищет Бем. Если теория ценности должна
дать ключ к пониманию капиталистического способа производства, то
она должна объяснять все явления последнего, не впадая в
противоречия. Фактический ход вещей в капиталистическом мире не
должен противоречить теории, но воплощать ее в действительности.
Бем это, однако, оспаривает. Третий том «Капитала», где Маркс, по
мнению Бема, не мог уже абстрагироваться от фактов, якобы показал,
что фактическое положение вещей не может быть согласовано с
предпосылками теории ценности. Выводы третьего тома стоят в резком
противоречии с выводами первого тома. Теория, как думает Бем,
потерпела крушение при соприкосновении с действительностью. Ибо эта
последняя показывает, что закон ценности недействителен в
применении к обмену, так как товары обмениваются по ценам,
постоянно отклоняющимся от их ценности. Противоречие делается-де
очевидным при рассмотрении проблемы средней нормы прибыли.
Марксу, якобы, только потому и удалось найти решение, что он просто-
напросто отказался от своего закона ценности. И этот упрек в
противоречии с самим собой, после того, как его сделал Бем, стал
общим местом всей буржуазной политической экономии; в лице Бема
мы критикуем, таким образом, представителя буржуазной критики
третьего тома «Капитала».
Вход
Регистрация
Правила форума
FAQ
Поиск
